Как соратники Брежнева относились к генсеку после его смерти

В конце 1980-х по СССР прокатилась волна «дебрежневизации» — многие решения Леонида Ильича подверглись переоценке, чаще всего не просто критической, а разгромной для покойного лидера. Имя бывшего генерального секретаря ЦК КПСС и председателя Президиума Верховного Совета СССР последовательно убирали из названий населенных пунктов и улиц, и наименований крупных предприятий. Наиболее громким актом в этой череде мероприятий по развенчанию «культа личности» явилось лишение Брежнева ордена «Победа».

Престарелый генсек, проведший значительную часть Великой Отечественной войны в должности начальника политотдела 18-й армии 4-го Украинского фронта, в 1978 году удостоился высшей военной награды СССР «За большой вклад в победу советского народа и его вооруженных сил, выдающиеся заслуги в укреплении обороноспособности страны, за разработку и последовательное осуществление внешней политики мира Советского государства, надежно обеспечивающей развитие страны в мирных условиях», и прочая, и прочая.

Однако в эпоху демократических преобразований подобное восхваление простого полковника казалось уже не просто неестественным, а весьма комичным. Указ об отмене награждения в 1989 году подписал лично Михаил Горбачев. Таким образом, 16-м по счету и последним кавалером ордена «Победа» остался руководитель югославских красных партизан Иосип Броз Тито.

Впрочем, власти перестроечной эпохи проявили к ушедшему генсеку определенную терпимость. Остальные награды, — а Брежнев славился страстью к орденам и медалям, — были сохранены, в том числе четыре звезды Героя Советского Союза.

Годом ранее, в 1988-м историческое название Набережные Челны вернули второму по величине городу Татарской АССР, переименованному после смерти Леонида Ильича в Брежнев. Аналогичная «участь» постигла Черемушкинский район Москвы, площадь в Алма-Ате, улицы в различных населенных пунктах СССР.

Имя Брежнева носили и единственный в стране тяжелый авианесущий крейсер, известный сегодня как «Адмирал Кузнецов», и атомный ледокол, и паром Черноморского морского пароходства, и Свердловское высшее военно-политическое танко-артиллерийское училище, и многое-многое другое. Что характерно, сам Брежнев не застал всего этого великолепия. Практически все объекты и учреждения были названы в его честь уже после смерти.

Это же событие позволило «расчехлиться» тем, кто при жизни генсека не позволял себе даже косого взгляда, расточая в адрес «дорого и любимого Леонида Ильича» исключительно патоку и елей. Вот как в 1989 году высказывался о Брежневе в интервью «Московским новостям» бывший первый секретарь ЦК Компартии Украины Петр Шелест:

«Я бы никогда не сказал о Брежневе как о сильном, мудром, железном политике. Он был типичным аппаратчиком. С Хрущевым он несравним, — отмечал партийный функционер. — Брежнев все время играл на публику. Артист был. Мог и слезу пустить, если нужно. Ордена обожал, это ни для кого не секрет. Ему Подгорный говорил: «Хватит, Леонид Ильич, уже анекдоты рассказывают: Брежнев, говорят, на операцию лег, грудь расширяет, звезды вешать некуда».

Не без ехидства Шелест поведал о поездке первого лица государства в Индию. Там, по словам экс-руководителя Украины, наглядно проявилась страсть Леонида Ильича к наградам.

«Нацепил свои звезды, еще две чехословацкие, две болгарские – и так явился. Тогда ему в Дели Гречко и Подгорный позвонили. Осторожно говорят: в Индии, мол, это не принято. Он послушался, снял. А через день снова надел. Ну не мог без звезд. За душой-то ничего. Как пришел выскочкой, так и ушел. А продержался, потому что окружение было такое. В политике имеет большое дело окружение. В политике один человек может продержаться только в том случае, если он будет диктатором. Брежнев не был диктатором. Это был безличностный культ», — резюмировал Шелест.

«Архитектор перестройки» Александр Яковлев, в «брежневскую» эпоху незаметно трудившийся в партийном аппарате, а затем отправленный послом в Канаду из-за резкой статьи, обвинял Брежнева в двуличности – мол, тот совершенно не верил в идеалы коммунизма, о стремлении к которым так вдохновенно вещал.

«Я лично удостоверился, что, когда Брежнев говорил о важности идеологической работы, он лицемерил. Во время одного из сидений в Завидово Леонид Ильич начал рассказывать о том, как еще в Днепропетровске в конце 1930-х годов ему предложили должность секретаря обкома по идеологии. «Я, – сказал Брежнев, – еле-еле отбрыкался, ненавижу эту тряхомудию, не люблю заниматься бесконечной болтовней…» Произнося все это, Брежнев поднял голову и увидел улыбающиеся лица, смотрящие на меня. Он тоже повернулся в мою сторону. «Вот так», – добавил он и усмехнулся», — вспоминал Яковлев.

По мнению брежневского спичрайтера Александра Бовина, генсек «не обладал яркими личностными характеристиками», как Иосиф Сталин или Никита Хрущев.

«Его трудно назвать крупным политическим деятелем, — констатировал Александр Евгеньевич. — Он был человеком аппарата и, по существу, слугой аппарата. Начиная с середины 1970-х, Брежнев стал разрушаться, разваливаться как личность и как политик. Всякая власть портит, абсолютная власть портит абсолютно. Но то, что раньше было трагедией, теперь стало фарсом».