Что писали в своих воспоминаниях немцы, которых провели строем по Москве в 1944 году
17 июля 1944 года Москва увидела невообразимое зрелище. По Садовому кольцу, мимо привычных трамвайных путей и булочных, тянулась бесконечная колонна из 57 640 человек. Это были не красноармейцы, а солдаты и офицеры разгромленной группы армий «Центр», взятые в плен в Белоруссии. Операция НКВД под кодовым названием «Большой вальс» стала одним из самых мощных психологических актов войны — живым воплощением лозунга «Враг будет разбит!».
Идея Берии
Инициатива, по легенде, принадлежала Лаврентию Берии. Он предложил дать немцам то, о чём они мечтали с 1941 года — пройти по Москве. Но не победителями, а побеждёнными. Сталин идею одобрил, поставив два условия: народ должен получить «моральное удовлетворение», но никакого самосуда — победитель должен быть великодушным. Готовилось всё в строжайшей тайне. Для пленных, привезённых в столицу в товарных вагонах, этот день начался с ужаса. Ночью им выдали усиленный паёк — хлеб, каша, сало. Солдаты вермахта восприняли это как «последний ужин». Многие, как вспоминал рядовой К. Хельмут, мысленно прощались с родными, готовясь к массовой показательной казни.
Когда казни не последовало, возникла новая догадка: их «погонят пешком в Сибирь». Слух пронесся по колонне, вселяя леденящий ужас. О русских зимах они знали слишком много.
Шествие
Ровно в 11 утра колонна тронулась. То, что они увидели, ошеломило немцев. Вместо обезумевшей толпы, жаждущей крови, их встретило молчаливое, подавляющее спокойствие. О том, что «никаких происшествий в городе» при прохождении пленных немцев не случилось, докладывал и Берия. В отчете No 763-Б на имя товарища Сталина он писал, что «население вело себя организованно». Нарком обращал внимание, что среди немногочисленных агрессивных выкриков можно было различить «Смерть Гитлеру!» и «Смерть фашизму!». Несколько раз кто-то со злобным отчаянием истошно закричал: «Сволочи, чтоб вы все подохли!». Конвоиры также слышали от москвичей сожаления о том, что «не перебили зверей на фронте», и ироничное «довоевались».
На милость победителю
Очевидцы событий рассказывали, что реакция москвичей была более эмоциональной. Вместо антифашистских лозунгов, о которых писал Берия, часто стоящие просто отпускали в адрес немцев крепкое словцо. Кто-то пытался плюнуть проходящему мимо врагу в лицо. Несколько раз в пленных запустили старым башмаком. А мальчишки ловко «обстреливали» фашистов картофелинами.
К марширующим по московским улицам генералам народ испытывал больше злобы и ненависти. Якобы по задумке Берии их специально не стали переодевать, поэтому офицеры шли с «крестами». Большинство из них не тупили взор, но старались не встречаться глазами с русскими.
На солдат толпа реагировала более сдержанно. Выглядели «бравые солдаты Третьего Рейха» потрепанно. Грязная и обветшалая форма. На ногах – «странная обувь», вплоть до самодельных «чуней». Некоторые шли по горячему московскому асфальту босиком. Кто-то держал под мышкой свернутое одеяльце или подушку, кто-то кутался в женский платок. У многих на поясах бряцали пустые консервные банки, заменявшие солдатские котелки. Такая армия вызывала ироничное сочувствие. Особенно у женщин. Поэтому в толпу иногда кидали куски и даже целые буханки хлеба.
«Большой вальс»
Операцию НКВД по прогону 57 640 немецких солдат и офицеров по московским улицам назвали «Большой вальс». Со стадиона «Динамо» и «Ипподрома» военнопленные прошли по Садовому кольцу к Курскому вокзалу и станции Канатчиково, где были посажены в эшелоны и направлены в лагеря.
Как позднее писал немецкий ефрейтор К. Хофман, главным для всех участников «вальса» было «чувство оцепенения». Он вспоминал, что «даже голод притупился». Единственное чего хотелось – пить. Между собой пленные за всё время едва перекинулись парой слов. Многие из участников того «парада» с обеих сторон отмечали «густую тишину», которую нарушало шарканье тысячи подошв об асфальт. А еще запомнился едкий запах пота, который исходил от давно не мытых солдатских тел.
Хофман писал, что на московских улицах «все испытывали смешанные чувства». Такие, которые возникают после того, как «после триумфа упасть на самое дно». Но тогда, в Москве, появилась и обнадеживающая мысль о шансах уцелеть, вернуться домой. Он вспоминал, что еще в Белоруссии русские выискивали среди пленных предателей. Их расстреливали сразу. Так что, «как ни странно, но нам повезло, что мы были немцами», – писал Хофман.
Другой участник событий, немецкий солдат Б. Браун, рассказывал позднее, что не испытывал унижения, когда брел по московским улицам. «Каждый был солдатом, и просто выполнял приказ конвоира», – вспоминал Браун. «Мы смотрели на русских. Они – на нас», и каждый думал о том, что на войне происходят вещи и похуже этого позорного «Большого вальса».
