У главы советского государства с наркомом тяжелой промышленности СССР в последний год жизни Серго Орджоникидзе были непростые отношения, они и привели к трагической развязке. Долгие годы было запрещено раскрывать истинную причину смерти народного комиссара. Впервые открыто о ней сказал Никита Хрущев после развенчания культа личности Сталина.
Что предшествовало самоубийству
Как писал в своих мемуарах Анастас Микоян, в 1936 году был арестован и расстрелян как враг народа брат Орджоникидзе Пачулия, занимавший пост начальника Закавказской железной дороги. Серго Орджоникидзе в разговоре с Микояном признавался, что знает: без Сталина тут не обошлось, Лаврентий Берия не мог отдать приказ об аресте такого чиновника без согласия Генсека.
Орджоникидзе осознавал потерю доверия к себе со стороны Сталина и искренне не понимал, почему это происходит. Нарком также жаловался Микояну на Молотова, который его травил и не давал нормально работать. От Орджоникидзе Сталин требовал усилить борьбу с вредительством в отрасли тяжелой промышленности, и в 1937 году на февральском Пленуме ЦК партии нарком должен был отчитаться в докладе по данному вопросу. Вместе с тем Орджоникидзе, по словам Микояна, был не готов называть арестованных или находящихся на подозрении руководителей подконтрольных ему предприятий вредителями: он их хорошо знал и в порядочности чиновников не сомневался. Максимум, в чем можно было их уличить – это в ошибках и недочетах на работе, но никак не в большем.
Орджоникидзе в феврале 1937 года, за несколько дней до Пленума, много раз ходил к Сталину согласовывать тезисы, разговаривал на эту тему с Генсеком по телефону. Сталин с содержанием доклада не соглашался, гнул свою линию, собеседники ругались. Все это изматывало наркома, Орджоникидзе признавался Микояну, что больше нет сил, он покончит с собой. Причем, по свидетельству Микояна, мыслями о самоубийстве Орджоникидзе делился с ним не единожды.
О последних часах Орджоникидзе Микояну стало известно от журналиста «Правды» Семена Гершберга, передавшего члену Политбюро расшифровку беседы вдовы наркома Зинаиды, с которой газетчик общался у нее дома в 1956 году. Зинаида Орджоникидзе, приговоренная после смерти мужа к 10 годам лагерей, 16 лет молчала о том, как погиб ее супруг. По официальной версии, обнародованной в печати, он умер от инфаркта: Сталин запретил говорить о самоубийстве. Вдова рассказала, что Серго Орджоникидзе в свои последние часы много трудился над докладом, Сталин все время браковал его тезисы, отпускал по поводу них издевательские реплики, оставлял на полях слова типа «ха-ха». По возвращении от Генсека Орджоникидзе жаловался жене, что «не может поладить с Кобой». Незадолго до трагического дня в квартире наркома без его ведома провели обыск, что только усугубило тягостное состояние Орджоникидзе, он сильно переживал.
В день самоубийства к Орджоникидзе приехал его племянник Георгий Гвахария (через несколько месяцев после смерти наркома Гвахарию арестовали как врага народа и расстреляли). Жена наркома накрыла на стол и собиралась позвать мужа, но не успела – в спальне Орджоникидзе раздался выстрел (нарком выстрелил из револьвера себе в сердце и скончался мгновенно). Зинаида вызвала по телефону Сталина, с ним приехали В. Молотов, А. Жданов, Н. Ежов, офицеры охраны. Сталин сразу же по прибытии заявил: официальной причиной смерти наркома надо назвать сердечный приступ.
Было ли последнее письмо?
Вдова Орджоникидзе Зинаида подтверждала, что предсмертное письмо ее покойный муж оставил, оно лежало на комоде. Несколько исписанных листов бумаги успела взять сестра Зинаиды Вера. Но прибывший на место происшествия начальник охраны Сталина Карл Паукер вырвал их у нее. Другие документы Серго Орджоникидзе, находившиеся в доме, также были изъяты спецслужбой.
Зинаида Орджоникидзе говорила, что прочитать предсмертное письмо никто не успел, и можно было только догадываться о его содержании. О сути письма ничего не сообщалось и после смерти Сталина. Вероятно, о существовании данного документа не все знали и среди партийной верхушки. К примеру, Анастас Микоян в мемуарах уточнял, что Орджоникидзе никакой записки перед смертью не оставлял. Сын Лаврентия Берии Серго в интервью утверждал обратное, но о содержании письма наркома также ничего не сказал.