Советская власть не сразу стала избегать обозначения «концентрационный лагерь» как чего-то исключительно «буржуазного». Вначале это слово, унаследованное ещё из практики англо-бурской войны, применялось без оговорок. Но вскоре большевики придумали ему «пролетарские» синонимы, в котором слово «лагерь» всё-таки осталось.
Первые концлагеря
Концентрационные лагеря возникли в конце XIX века в ходе колониальных войн. Колонизаторы создавали их для заключения гражданского населения, представлявшего для них опасность, по их мнению. Впрочем, иногда словами «концентрационные лагеря» называют ещё лагеря для военнопленных в гражданской войне в США в 1861-1865 гг. Тогда впервые в истории войн количество пленных стало измеряться десятками и сотнями тысяч. В ходе англо-бурской войны 1899-1902 гг. в Южной Африке британские колонизаторы впервые создали концлагеря для белого гражданского населения.
Слово «концлагерь» первоначально не несло в себе такого зловещего оттенка, какой оно приобрело во время Второй мировой войны, в ходе нацистской практики геноцида. Правда, ещё в англо-бурской войне смертность в британских концлагерях ужаснула мировое общественное мнение.
Большевики решили прибегнуть к практике концлагерей почти с самого начала гражданской войны. В июле 1918 года Петроградский комитет РКП(б) принял решение об устройстве «трудовых концентрационных лагерей» для «враждебных элментов». Заключению в концлагерь подлежали целые семьи, подозрительные по своему классовому происхождению.
Петроград летом 1918 года представлял собой как бы автономную республику, но вскоре его почин был подхвачен по всей советской России. Его высоко оценил Ленин, который в телеграмме 9 августа 1918 года Пензенскому губисполкому приказывал провести беспощадный террор против белогвардейцев, попов и кулаков, а «сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города» (впрочем, подлинность этой телеграммы некоторыми оспаривается).
С объявлением красного террора 5 сентября 1918 года практика создания концлагерей для гражданских лиц стала в советской России повсеместной. На центральном уровне она долго ещё не было упорядочена. Местные органы советской власти, красноармейское командование, ЧК проявляли широкую инициативу в организации концлагерей. Условия заключения в них сильно варьировались, а количество заключённых не может быть учтено ввиду отсутствия чёткой документации.
ЛПР
Весной 1919 года центральная большевистская власть решила навести в деле концлагерей какой-то порядок. Тогда же возникло официальное наименование «лагерь принудительных работ» (ЛПР). Однако название «концентрационный лагерь» продолжало широко применяться, в том числе в официальных документах, ещё долго. Только в 1929 году вышло постановление об обязательном переименовании концентрационных лагерей в исправительно-трудовые.
Первый коротенький декрет ВЦИК Советов от 15 апреля 1919 года предписывал создавать лагеря принудительных работ по инициативе губернских ЧК и с обязательного разрешения НКВД. Заключению в ЛПР подлежали лица, в отношении которых был вынесен соответствующий приговор любыми органами ВЧК, имевшими право суда и расправы. Для заведования концлагерями создавалось Центральное Управление Лагерей при НКВД.
Постановлением ВЦИК от 17 мая 1919 года предписывалось уже в обязательном порядке создавать в каждой губернии не меньше одного концлагеря, рассчитанного не менее чем на 300 человек.
«Мягкие концлагеря»
Местами можно встретить утверждения, что содержание в советских концлагерях периода гражданской войны было более мягким, чем в тюрьме. Например, в ряде случаев заключённые в концлагерь могли проживать на своих квартирах, а в лагерь являться только для прохождения «исправительных работ». Это касалось преимущественно ЛПР, находившихся в ведении НКВД и созданных, главным образом, для прохождения «нетрудовыми классами» возложенной на них обязательной «трудовой повинности». Но такой тип лагерей не был единственным в советской России в то время.
Вдобавок «мягкость» режима ЛПР уничтожалась неопределённостью сроков пребывания в нём. Как правило, заключение в применялось в отношении людей, представлявших «социальную опасность» для советской власти и чаще всего сопровождалось расплывчатой формулировкой: «до окончания гражданской войны».
В концлагерях зачастую содержались не только местные заключённые, но и пригнанные из других регионов России военнопленные и интернированные. Так, в 1919 году в подмосковный Кожуховский концлагерь (рядом со станцией Кожухово МЦК, ныне в черте Москвы) пригнали с юга группу гражданских лиц, принадлежавших к «враждебным классам». А в 1921 году там разместили более 300 членов семей крестьян Тамбовской губернии, включая детей в возрасте от 1 месяца.
Часто концлагеря служили пересыльным местом для определения в тюрьмы. Иной раз в отношении заключённых таких концлагерей выносились смертные приговоры. Помимо этого, в ведении ВЧК находились настоящие лагеря смерти.
Лагеря для массового уничтожения
Самый известный такой лагерь был устроен большевиком Михаилом Кедровым в Холмогорах после подавления Белого движения на Севере. Сначала туда были направлены пленные из Северной добровольческой армии. После их уничтожения, в 1921 году, Холмогорский лагерь стал наполняться пленными солдатами и офицерами армии Врангеля, матросами Кронштадта, крестьянами Тамбовщины и Западной Сибири. Отсюда им был только один выход – на тот свет.
Председатель Архангельской ГубЧК Зиновий Кацнельсон сообщал в Москву, что Холмогорский лагерь был организован лично Кедровым исключительно в целях уничтожения заключённых. По ориентировочным подсчётам, свою смерть здесь нашли не менее 8000 человек. В расправах принимали участие лично Кедров и его подруга Ревекка Пластинина-Майзель. Об её деятельности в Вологде сохранилось леденящее свидетельство революционерки и писательницы Екатерины Кусковой. Пластинину уже летом 1920 года отозвали из Архангельска по просьбе местного Совета с диагнозом: «Человек больной, нервный». Кедрова отозвали в 1921 году, после чего долго лечили в психбольнице.
«Лагеря смерти» были устроены в Крыму во время проведения там Бела Куном и Розалией Землячкой-Залкинд массового красного террора зимой 1920/21 г.
Центральные органы советской власти не давали прямых указаний на проведение тотального геноцида. Но их отдельные высказывания было легко трактовать на местах в подобном виде. Тем более, что никаких наказаний, кроме небольшого товарищеского порицания, облечённые властью преступники не несли.