В 1877 году, когда началась русско-турецкая война, художник-баталист Василий Верещагин не стал писать парадные портреты генералов в тылу. Он закрыл свою парижскую мастерскую и отправился на фронт — не как наблюдатель, а как полководец с кистью. Он командовал партизанским отрядом, был тяжело ранен в бедро при минной атаке под Плевной и получил георгиевский крест. Но главное — он привез с Балкан тридцать картин, которые стали оглушительным вызовом официальному патриотическому угару.
Свидетельство из ада
Пока российское общество и двор ликовали по поводу побед, Верещагин создавал свою «балканскую серию» — не триумфальную эпопею, а беспощадную хронику. Его полотна были лишены пафоса и парадности. Он писал то, что видел: хаос и кровь штурма Плевны, замерзающих в снегах защитников Шипки, санитарные пункты в траншеях, где врачи ампутировали конечности без наркоза, поля, усыпанные телами, после очередной «победы».
"Ева согрешила раньше, чем Адам": кто на самом деле был его отцом Каина
Верещагин показывал не подвиг, а его чудовищную изнанку: отвратительную организацию снабжения, некомпетентность командования, обреченность простого солдата. Его целью было не прославить, а шокировать, заставить зрителя почувствовать физиологический ужас войны. «Я всю жизнь любил солнце и хотел писать солнце, — говорил он. — Но после того, что я увидел и пережил, я должен посвятить себя войне».
Душевная травма и обет молчания
Психологическое воздействие на самого художника было сокрушительным. Он не просто фиксировал сцены — он проживал каждую смерть. «Я слишком близко к сердцу принимаю то, что пишу, — признавался Верещагин. — Я буквально выплакиваю горе каждого раненого и убитого».
Это привело его к внутреннему кризису. После войны он дал себе зарок: «Больше батальных картин писать не буду». Правда оказалась непосильным бременем для творца, вынужденного пропускать её через себя.
Гнев императора
Но и то, что уже было написано, вызвало неоднозначную реакцию. Особенно - у императора Александра III, отнесшегося к балканской серии творчества Верещагина крайне отрицательно. Буквально он сказал: "Изучая каталог картин Верещагина и читая тексты к нему, противные национальному самолюбию, можно заключить одно: либо Верещагин скотина, либо - помешанный. Жаль, что это будут единственные картины в воспоминании о славной войне, все, что мы оставим потомкам".
После этих слов картины Верещагина надолго оказались под запретом на высшем уровне - их тридцать с лишним лет не приобретали в государственные музеи страны, а Вердер (прусский военный атташе в Санкт-Петербурге) даже советовал уничтожить всю серию. Но картины остались, и дошли до потомков, сохраняя свою силу воздействия и заставляя задуматься об ужасах и противоестественности войн для человечества.
