На Руси смерть делилась на «правильную» и «неправильную». Умереть «по-христиански» — в старости, окружённым родными, после исповеди и причастия — было желанным итогом. Но тот, кто покидал мир «неправильно» — внезапно, насильственно или постыдно, — считался опасным даже после кончины. Таких мертвецов называли «заложными» и хоронили не на общем кладбище, а где придётся — в оврагах, болотах или на перекрёстках, заваливая тела хворостом и камнями, «закладывая» их подальше от живых.
Грешники, которых не принимала земля
Согласно древним поверьям, душа человека должна отбыть на земле положенный срок. Тот, кто умирал раньше, нарушал этот порядок. «Иной мир» таких покойников не принимал, а освящённая церковная земля от них «отвергалась». Как отмечает доктор филологических наук Елена Левкиевская, они обречены были скитаться среди живых, превращаясь в упырей, русалок, кикимор и вурдалаков.
Кто же попадал в эту скорбную категорию?
-
Самоубийцы. Добровольный уход из жизни считался тягчайшим грехом, оскорблением Божьего дара.
-
Колдуны и ведьмы. Их связь с нечистой силой не прекращалась и после смерти.
-
Некрещёные младенцы. Не получив церковного имени, они оставались как бы «вне закона» и для Бога, и для людей.
-
Умершие насильственной смертью — жертвы разбоя или несчастных случаев.
Но помимо этих очевидных «изгоев», существовали целые категории людей, чья кончина считалась позорной и также обрекала их на участь заложных покойников.
Смерть в борделе
В патриархальной русской культуре, как пишет историк Дмитрий Занков, царила строгая сексуальная мораль, и любая связь вне брака приравнивалась к «блуду». Поэтому смерть, так или иначе связанная с греховной страстью, считалась особенно постыдной.
Почему Ленин отдал Польше Западную Украину и Западную Белоруссию
Недостойной была гибель мужчины, скончавшегося, к примеру, от сердечного приступа в доме терпимости или зарезанного в пьяной драке из-за проститутки. Равным позором покрывалась женщина, погибшая от рук ревнивого любовника или клиента. Сама проститутка, убитая сутенёром, также причислялась к заложным покойникам. Общество видело в такой смерти не трагедию, а закономерную расплату за распутство.
Позорная кончина преступника и пьяницы
Не мог рассчитывать на христианское погребение и преступник. Смерть вора, застигнутого на месте преступления, разбойника, убитого при налёте, или бунтовщика, казнённого палачом, была публичным позором. Как пишут авторы книги «100 великих казней», особенно унизительными считались повешение, четвертование или сожжение. Изуродованные тела днями висели на площадях «в назидание», а затем их сбрасывали в общую яму или в реку.
В ту же категорию попадали и запойные пьяницы, замерзшие в сугробе или разбившиеся в угаре. Пьянство на Руси воспринималось не как болезнь, а как добровольный порок, духовная слабость. Как отмечает исследовательница Светлана Якунина, к таким смертям народ не испытывал сочувствия, веря, что душе пьяницы закрыт путь в рай.
Трус и бродяга: смерть без чести
Воинская этика безжалостно клеймила трусов и предателей. Воин, бежавший с поля боя и настигнутый смертью (пусть даже от руки своих же), или перебежчик, убитый мстителями, — оба были достойны лишь презрения. «Собаке — собачья смерть», — говорили в таких случаях. Плен, если он не был следствием безвыходной ситуации, также считался бесчестьем. Лучше смерть, чем жизнь в позоре.
Не вызывали жалости и бродяги, умершие под забором от голода и болезни. Их кончина воспринималась как закономерный итог праздного, безбожного существования. Единственным спорным случаем была смерть от удара молнии: одни считали, что она поражает отъявленных грешников, другие — что, напротив, так Бог забирает к себе избранных.
«Бог шельму метит»: посмертная молва
Бывало, что и самый обычный человек умирал «неподобающе» — например, сорвавшись в выгребную яму и сломав шею. Народная молва тут же находила объяснение: «Бог шельму метит». Значит, при жизни он ловко скрывал свои пороки, а смерть обличила его истинную, греховную суть.
Таким образом, статус «заложного покойника» был не просто обрядом, а мощным социальным и нравственным инструментом. Эта традиция была призвана охранять общину от «нечистых» мертвецов и одновременно служила суровым предостережением живым: недостойная жизнь неминуемо ведёт к посмертному отвержению и вечному скитанию. Это был последний, беспощадный приговор, который выносила сама община тем, кто нарушил её законы — и при жизни, и в смерти.
