«Сон верховного меня не касается»
План Брусилова, отказавшегося от традиционного «удара клином» в пользу рассредоточенного наступления, вызвал глубочайший скепсис в Ставке. Накануне операции, вечером 21 мая, начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Алексеев вызвал Брусилова и, ссылаясь на мнение императора Николая II, предложил отложить атаку для создания одного мощного участка прорыва.
Ответ Брусилова был резок и полон отчаяния: «Сон верховного меня не касается, и больше думать мне не о чем». Этот конфликт накануне сражения не только продемонстрировал пропасть между талантливым командующим и косной системой, но и стал одной из личных причин, по которой Брусилов позже поддержит отречение государя.
Разрыв с монархом
Отношения Брусилова с Николаем II не сложились с самого начала его правления. Генерал, ценивший прямолинейность Александра III, столкнулся с холодным равнодушием его сына. Яркой иллюстрацией стал инцидент 1909 года в Варшаве. Командуя корпусом, Брусилов обнаружил, что его начальник, генерал Скалон, по сути, делится военными секретами с германским консулом. Доложив об этом военному министру и лично императору, Брусилов получил от Николая II лишь поручение: «Кланяйтесь Скалону».
Предки Ленина: какие факты о них скрывала советская власть
«Это меня крайне удивило и оскорбило. Я никак не мог понять, в чем тут дело», — вспоминал генерал. Со временем к недоумению добавилась горечь: царь никогда лично не благодарил его за боевые заслуги, словно боясь «переперчить». Патриотизм Брусилова, желавшего одной лишь победы для России, всё больше расходился с политикой монарха, ответственность за неудачи которой он возлагал лично на императора.
Роковая телеграмма
В феврале 1917 года, когда судьба династии висела на волоске, именно голос армии стал решающим. Главнокомандующие фронтов, включая Брусилова, не стали защищать монарха. На телеграмму лидера думцев Михаила Родзянко с призывом к отречению Брусилов наложил собственную резолюцию, заявив, что иного выхода «для сохранения армии в полном порядке и боеспособности» не видит. Он и лично обратился к царю с той же просьбой. Американские газеты были правы: «Только армия может свергнуть русского царя». Позиция военных, и в первую очередь таких авторитетов, как Брусилов, стала последним аргументом для Николая II.
Личная трагедия и служба красным
Октябрьскую революцию монархист по убеждениям Брусилов встретил со «стоическим равнодушием», не разделяя идей большевиков. Всё изменила личная драма. Его сын, Алексей, вступил в Красную армию и в 1919 году.
Долгое время до отца доходили лишь противоречивые слухи о его судьбе. Уже в конце декабря 1919 года на страницах газеты «Боевая правда» он прочел короткую заметку: «Белые расстреляли б. корнета Брусилова». С ужасом читал отец: «В Киеве по приговору военно-полевого суда белыми расстрелян б. корнет Брусилов, сын известного царского генерала. Он командовал красной кавалерией и попал в плен к белым в боях под Орлом». Вот и вся заметка. Деяние это приписывали Деникину, с которым у Брусилова отношения не сложились еще во времена Временного правительства – он называл Алексея «типичным рубакой». Именно эта короткая запись определила последующие действия Брусилова, который быстро получил назначение на должность главного кавалерийского инспектора РККА.
Брусилов преданно исполнял службу на благо нового правительства, пока позволяло здоровье. Однако убеждения у генерала остались прежними. Во время пребывания в Карловых Варах, куда он отправился на лечение в 1925 году, Алексей Алексеевич продиктовал супруге второй том мемуаров, впоследствии опубликованный за границей и попавший уже после его смерти в руки советской власти. Согласно постановлению ЦГВИА СССР с подписью майора Шляпникова, эти мемуары: «содержали резкие выпады против большевистской партии, лично против Ленина и других руководителей, не оставляющие сомнения в двурушничестве генерала Брусилова и его контрреволюционных взглядов, не покидавших его до самой смерти».
Однако официальная версия, принятая на этот счет, гласила, что эта часть мемуаров была написана женой Алексея для оправдания имени Брусилова перед эмиграцией, которая навсегда заклеймила его «предателем».
