«Враги сожгли родную хату»: почему эту песню запретили

Сейчас это кажется невероятным, но песня «Враги сожгли родную хату» долгое время была в опале. Ее попросту запретили. У песен, как и у людей, свои судьбы. Впрочем, когда в 1945 году известный советский поэт Михаил Исаковский написал стихотворение под названием «Прасковья», он и предположить не мог, что это будет песня всенародно любимая, известная в каждом уголке Советского Союза и... запрещенная на долгих 19 лет.

Рождение песни

В 1945 году соавтор Михаила Исаковского, Матвей Блантер, как-то встретил другого известного советского поэта, Александра Твардовского. Последний предложил ему срочно зайти к Исаковскому и посмотреть новые стихи: «Убежден, что, если вы возьметесь, получится песня, что надо...», – сказал Твардовский.

Сам Михаил Исаковский не разделял оптимизма коллеги. Блантеру он заявил, что стихотворение слишком длинное, такое никак не может стать песней, кто будет ее слушать? Блантер забрал стихи и уже, по его словам, через час пригласил Исаковского слушать новую песню. Прозвучала она впервые в 1946 году по всесоюзному радио в исполнении известного в то время певца, Владимира Нечаева, и… была запрещена.

Категорический отказ

Формулировки, по которым ее запретили, сегодня покажутся дикими. Одна из них звучит так: «За потакание народному горю». Смысл в том, что цензоры считали, что никакое горе не может затмить свет Великой Победы. Он должен «очистить душу солдата», «прогнать печаль» и тому подобное. И потом, что значат слова «Куда теперь идти солдату? Кому нести печаль свою?». А как же партком, колхоз? Там всегда помогут… Смешно? В то время – не очень. И это чудо, что поэта и композитора не обвинили в предательстве, очернении светлого облика Победы и тому подобном. Как утверждают исследователи творческого дуэта Блантер-Исаковский, здесь сыграла свою роль написанная ими «Катюша», к тому времени известная всему миру. Арестовать людей, написавших этот шедевр, никто бы не рискнул.

Однако, каким бы это ни показалось странным, доля правды в решении цензоров, возможно, была. Только формулировка должны была быть несколько иной: не «потакание народному горю», а, простите за вольность, «не сыпьте соль на раны». Представьте себе 1946 год. Пепелищ, об одном из которых поется в песне, по всей стране были сотни. Фашисты нередко устраивали в деревнях, так называемые «одноразовые крематории». Сгоняли всех жителей в самый большой дом (а дома в деревнях были только деревянными) и сжигали. Расчетливые бухгалтеры рейха подсчитали, что таким образом выходит большая экономия на патронах. Кстати, с этой же целью устраивались «живые», или «дышащие холмы». Людей попросту закапывали живыми в огромную яму (часто вырытую ими же накануне под дулами фашистских автоматов). Так вот, такие пепелища не просто стояли нетронутыми, нередко на них еще оставались обгорелые тела людей – убирать было некому. И «Прасковья» действительно «резала по-живому». Вероятно, это чувствовали и редакторы журналов, в которых Михаил Исаковский пытался разместить свое стихотворение. По его воспоминаниям, чуть ли не большинство редакторов плакали, читая его стихи. А поэту говорили: «Михаил Васильевич, поймите, это печатать нельзя!». Хотя не исключено, что они хорошо знали нравы цензуры и попросту боялись публиковать столь трагичные стихи.

Народная любовь

Но, перефразируя поговорку, песня – не воробей, вылетит – не поймаешь. Это и случилось с произведением Блантера и Исаковского. Ее подхватили в народе. Кто-то запомнил слова и мотив услышанной однажды по радио песни, кто-то не очень. Калеки в поездах, а в те годы это было частым явлением, распевали ее часто с искаженными словами и мелодией, но она жила. Возможно, со временем песня и получила бы реабилитацию, но в 1956 году в Венгрии произошло антисоветское восстание. А, как известно, «Прасковья» заканчивается словами: «И на груди его светилась медаль за город Будапешт». Венгры были в опале, а с ними и всенародно любимая песня с упоминанием их столицы.

Песня еще раз прозвучала в 1960 году, чтобы вновь стать нелегальной еще на долгих пять лет. В статье о Михаиле Исаковском Евгений Евтушенко вспоминал, как в 1960 году, на 15-летие Победы, песню на свой страх и риск исполнил Марк Бернес. Было это во Дворце спорта в Лужниках. Бернес вышел и, прежде чем запеть, прочел две строки из песни: «Враги сожгли родную хату. Сгубили всю его семью».

Зал встал. И потом всю песню так и слушал стоя. Когда прозвучали последние ноты, четырнадцать тысяч человек продолжали стоять в безмолвии, а потом взорвались  аплодисментами. Но и после этого Марку Бернесу запретили включать эту песню в свой репертуар. Ее, как и самого певца, пытались травить. Песню «Враги сожгли родную хату» – так теперь ее называли – запрещали, якобы прислушиваясь к многочисленным возмущениям фронтовиков. А самого Бернеса называли «безголосым шептуном». Но народ подхватил ее с удвоенной энергией и песня, по словам Евтушенко, превратилась в «народный лирический реквием».

И снова в строю

Песня «Враги сожгли родную хату» могла остаться произведением, исполняемым исключительно в народе и постепенно канувшим в историю. Но в канун 20-летия Победы, в 1965 году, к Марку Бернесу обратился дважды Герой Советского Союза, герой Сталинградской битвы маршал Василий Чуйков. Он попросил певца исполнить его любимую «Враги сожгли родную хату». И она прозвучала на телевизионном «Голубом огоньке». После этого запретить ее уже никто не осмелился – авторитет маршала Чуйкова был непоколебим. А песня и сегодня остается одной из самых известных песен о Великой Отечественной войне.