Не рабы, а вольные артельщики
Первое и главное: бурлаки не были крепостными. Это была сезонная работа вольных наемников. К ней прибегали крестьяне северных и центральных губерний, где земледелие не могло прокормить большую семью. После посевной, с конца весны до осени, они уходили на Волгу, Оку, Каму и другие судоходные реки, чтобы заработать «благородный пятак» – 50-80 рублей за сезон. Это были огромные по деревенским меркам деньги, на которые можно было купить лошадь или прожить зиму.
Их труд регулировался не кнутом, а договором – «рядной записью». Артель в 10-50 человек договаривалась с хозяином судна («водоливом») или его доверенным лицом. В договоре четко прописывались маршрут, сроки, плата и даже обязанности судовладельца по питанию команды. Артель имела своего выборного старосту («большака»), который вел все расчеты и поддерживал дисциплину. Это была строгая, но самоуправляемая трудовая коммуна.
Суровая логистика: «Бичева» и «Сошка»
Работа делилась на два главных этапа. Если ветер был попутным, поднимали парус. Но чаще всего судно тянули бечевой – толстым канатом длиной до 400 метров. Его крепили к мачте, а бурлаки, надевая широкие кожаные ремни-«груди», впрягались в лямки и шли по берегу («бечевнику»).
Самой изматывающей была работа на мелях и при встречном ветре. Тогда применяли «завоз»: несколько человек садились в лодку, везли якорь («завозню») на сотню метров вперед, закрепляли его, и артель, выбирая канат, подтягивала тяжеленное судно к якорю. Процесс повторялся снова и снова. На особо сложных участках, где берег был непроходим, бурлаки шли прямо по воде, упираясь в дно специальными посохами – «сошками». Это был каторжный, ледяной труд.
Иерархия и паек: «Кашевары» и «Праздные»
Внутри артели существовала четкая специализация. Самые опытные и сильные – «шишки» – шли первыми, задавая шаг. За ними тянули основную массу – «кабальные». Слабые или новички – «усердные» – замыкали строй. На барке находились «водоливы», отвечавшие за сохранность груза, и «кашевары», готовившие еду.
Питание было скудным, но калорийным и строго регламентированным договором. Основу рациона составляла гречневая каша или «музыка» – похлебка из соленой воблы с луком и постным маслом. Давали ржаные сухари, квас. Мясо было редкой роскошью. Однако известны случаи, когда артель штрафовала судовладельца за некачественную пищу, а то и вовсе разрывала договор.
Быт: от тоски до «Дубинушки»
Жили они спартански. Ночлег – прямо на палубе или на берегу у костра. Из одежды – порты, рубаха и обязательный головной убор, защищавший от солнца и дождя. Лапти были основой обуви, но к концу пути их могло израсходоваться до 250 пар на человека. Не обходилось без болезней: простуда, лихорадка, травмы.
Но была в этой жизни и особая психология, далекая от сплошного уныния. Дорога была и способом увидеть мир, вырваться из замкнутого круга деревни. Работали под песню – знаменитую «Дубинушку» или «Эй, ухнем!». Ритм задавал песельник, а артель подхватывала припев, синхронизируя шаг. Это был мощный антистрессовый механизм, превращавший механическую тягу в коллективный ритуал.
Закат эпохи: их убил не помещик, а пароход
Заработки бурлаков на самом деле были выше, чем у многих фабричных рабочих, но достигались они титаническим напряжением сил. Это был тупиковый путь, труд, калечивший здоровье и редко позволявший скопить капитал.
Исчезли бурлаки не из-за отмены крепостного права, а из-за технического прогресса. Активное развитие пароходства с 1840-х годов стало для них смертным приговором. К 1880-м годам артели сохранились лишь на малых реках и особо трудных участках. Их вытеснила машина.
Так что жизнь бурлака – это не одномерная картина рабства. Это история свободного, но невыносимо тяжелого выбора, который делали люди в условиях аграрного перенаселения. История коллективной выносливости, особого сурового братства и труда, который, уходя в прошлое, оставил в культуре неизгладимый и уже мифологизированный след. Они были не «жертвами режима», а героями и одновременно пленниками своей эпохи и экономики.
