Словосочетание «боевая магия» для уха современного человека звучит не слишком серьёзно и вызывает ассоциации с компьютерными играми в жанре фэнтези. Между тем в реальных воинских традициях восточнославянского казачества волхвования («характерства») занимали не последнее место.
Казачьи «характерства»
Ради успеха в бранном деле казаки не гнушались нашептывать особые колдовские заговоры – «характерства». Генерал-лейтенант царской армии Иван Попко, описывая быт кубанских казаков-пластунов времён Кавказской войны, упоминал, что они знали множество характерств. Пластуны могли заговорить себя от пули и укуса змеи, заговаривали оружие и капканы, могли «замовлить» кровь, текущую из раны.
Само слово «характерство», по версии Ивана Попко, связано с французским caractere, которым суеверные французы описывали неуязвимость на войне. По-видимому, понятие «характерство» восходит к эпохе Запорожской Сечи с её культом степных «лыцарей». Именно тогда западноевропейские слова (как само слово «лыцарь») заимствовались казаками через Польшу. Как писал фольклорист Пантелеймон Кулиш в примечании к одному из народных преданий о запорожцах, «народ каждому своему лыцарю приписывает Характерство, т.е. чародейскую науку воевать».
Характерства знали не только кубанцы и запорожцы. Бытовали колдовские практики и у донских казаков. Сильным чародеем выглядит в народных сказаниях атаман Степан Разин. В рукописном сборнике конца XVII века из собрания академика Афанасия Бычкова приводились донские словесные формулы «от тысячи луков, от тысячи пушечных ядер, от тысячи пищалей» и прочих видов оружия. Примеры заговоров-молитв «от ружья», «от боя» и «при набеге» встречаются в романе Михаила Шолохова «Тихий Дон» – по оценке литературоведа Андрея Топоркова, они на 70% совпадают с аутентичными. Казаки Игната Некрасова, ушедшие с Дона в Турцию в 1708 году, по преданиям, тоже были «заговорёнными» – в боях их «ничто не брало». Фольклористы записывали воинские заговоры и у других казаков, вплоть до Дальнего Востока.
Характерства не ограничивалось знанием и использованием текстов. В словаре «Кубанский говор» Петра Ткаченко «характерство» названо старинным казачьим понятием. Определяется оно как «ярко выраженное личностное начало в человеке, его способность к невероятной тайной силе».
Собираясь в походы, запорожцы часто избирали вожаками «характерников»-чародеев, которые заговаривали неприятельское оружие так, что их якобы не брала ни пуля, ни сабля, ни пушка. По преданиям, характерники умели отвадить погоню, делались невидимыми, предугадывали замыслы врага и знали всякие иные колдовские хитрости. Существовало даже мнение, что каждый казачий предводитель, а особенно атаман, уже сам по себе был характерником.
Колдовство и религия
Каким образом приверженность к характерствам сочеталась с православием, ярыми защитниками которого выступали казаки? Ведь церковь признаёт грехом колдовство в любом виде. Казачьи историки XIX века явно предпочитали «закрывать глаза» на эту проблему. Так, Иван Попко писал о казаках-пластунах, что «их суеверья не в ущерб вере». Дескать, кубанцы не забывают поставить свечку в церкви своему небесному покровителю – святому Евстафию.
В очерке «Пластуны», опубликованном в журнале «Современник» в 1855 году, проблема «решается» в оптимистическом духе неминуемой победы народного просвещения:
«Конечно, суеверие это сглаживается с каждым годом более и более, – писал автор о казачьих «характерниках», – и скоро черноморцы поймут, что не характерство причиною их подчас изумительных подвигов, но необыкновенная расторопность и отвага».
Можно предположить, что приверженность к магии связана со специфическим характером религиозности казаков, сформировавшейся в условиях постоянной войны и риска для жизни. Нельзя исключать и влияния древних языческих традиций степных народов (предками казаков называют скифов, алан, торков, берендеев).
Запорожцы и кубанцы считали возможным «обойти» строгий запрет на волхвование, установленный в христианстве. Тем более, что начальная формула заговоров обращалась к Богу: «Я стану шептати, ты же, Боже, ратовати...» Многие казаки, судя по всему, не отличали заговоров от молитв, относясь к ним с одинаковым почтением (в романе Шолохова лист с оберегами-«молитвами» хранится под божницей).
Далеко не все казаки, однако, одобряли колдовские практики. Про пластунов поговаривали что они общаются с нечистой силой. В фольклорных историях лукавые «характерники» порой расплачивались за свои грехи. На Дону людей иногда наказывали за ворожбу плетьми – правда, по процессам XVIII века, судили за это не мужчин, а женщин-«наговорщиц».
Некоторые казаки, согласно украинским преданиям, достигали состояний, якобы превосходящих обычное «характерство». При описании этого явления в народе употреблялся термин, позаимствованный из богословия.
«А Палiй такый лыцар був, що не волшебством, а Ангельским чыном воевав», – рассказывали в селе Кумейки о казаке Семёне Гурко (Палии), жившем в конце XVII – начале XVIII века.
По легенде, Палий умел так взглянуть в глаза собеседнику, что тот не выдерживал и тут же отводил взгляд. В бою, воткнув в землю копьё, «характерник» вызывал у противника галлюцинации: врагам Палия чудилось, что они оказались в лесу и, нагибая шеи от «веток», воины подставляли головы под саблю. Впрочем, никакие «сверхспособности» не спасли исторического казака Семёна Гурко от коварства гетмана Мазепы, по навету которого знаменитый казак был арестован и несколько лет провёл в ссылке в Сибири.
Источник:
© Русская Семерка
