Мало кто сомневается, что Марина Цветаева была одной из самых гениальных русских поэтесс. Однако стихотворный миф Цветаевой о себе как о «светской пустыннице», живущей «образцово и просто», не соответствовал реальности. На самом деле она была настолько эгоистична и оторвана от жизни, что довела до голодной смерти свою младшую дочь Ирину.
Несчастная дочь
Марина Цветаева впервые стала матерью в 1912 году, когда у неё родилась дочь Ариадна (Аля) Эфрон. В ту пору в бытовом плане поэтесса была ещё вполне устроена и востребована в литературной среде. Младшей же дочери, Ирине Эфрон, довелось родиться 13 апреля 1917 года – накануне тяжелейшего времени не только для Цветаевой, но и для всей России. В последующие годы литературные заработки поэтессы резко сократились, и в доме часто не было еды.
Муж Цветаевой Сергей Эфрон до 1920 года воевал сначала в российской армии, потом в рядах Белого движения, и семья утратила с ним связь. Из-за трудностей времён «военного коммунизма» Цветаевой пришлось обходиться практически без помощи прислуги и нянек. Этим детство Ирины Эфрон отличалось от младенчества Ариадны. К основной части материнских обязанностей вроде банальной стирки пелёнок Марина Цветаева оказалась не готова – младшая дочь стала для неё обузой.
Отчасти оправдывая Цветаеву, её биограф Виктория Швейцер предполагала, что в её непригодности как матери виновны «поэтический дар, внутренняя одержимость». Сергей Эфрон считал, что его жена – «человек страстей». Но за гордой позой Марины Цветаевой скрывалась обычная житейская беспомощность, и творчество становилось для неё способом бегства от реальности. Сама поэтесса описывала это как «авантюризм, лёгкое отношение к трудностям».
Сложно даже представить, какие муки пришлось вынести ни в чём не повинной маленькой Ирине. Враждебность матери к ней сквозит даже в случайных строках. Например, голову своего ребёнка Цветаева описывала как «крутолобую, чуть было не сказала – круторогую». Поэтесса признавалась, что не может любить сразу двух дочерей.
Ирина не оправдала надежд матери – Цветаева очень хотела иметь сына. Кроме того, её вторая беременность и роды протекали тяжело. Многие авторы полагают, что Ирина родилась болезненной, и, возможно, была умственно неполноценной. По словам Ариадны, она «мало понимала, потом ничего не говорила». Но отставание в развитии могло быть следствием суровых условий, в которых жил «маленький недокормыш».
Слушая возгласы «ай дуду», Марина Цветаева не могла побороть неприязни к «тёмной непонятной сущности» своего ребёнка, который не понимал и не отвечал явно завышенным требованиям матери (Алю Цветаева растила почти вундеркиндом).
В ожесточение по отношению к дочери могло трансформироваться и чувство вины Цветаевой, поскольку она часто не имела возможности досыта накормить ребёнка. Ирина постоянно была голодной и отчаянно ждала кусочка сахара или картошки от всякого родственника или друга семьи. Ариадна Эфрон предупреждала подругу матери Софью Голлидэй (Сонечку) о том, что с Ириной нельзя говорить о еде, потому что это единственное, что она понимала – и тут же начинала просить есть. Однажды Сонечка сказала Марине Цветаевой: «Я бы просто с ума сошла, если бы мой ребёнок просил, а мне бы нечего было дать…»
«Холод, голод и побои»
Пусть Цветаева и не была душевнобольной, но её поступки всё же трудно назвать нормальными. Привыкшая в дореволюционную эпоху к богемным компаниям и романтическим увлечениям, Цветаева «сбегала» от малышки, которая почти не умела разговаривать. Когда к поэтессе приходили гости, она оставляла дочь в одиночестве качаться в кровати в пустой комнате. Когда Марина вместе с Алей уходили на очередное литературное мероприятие, Ирина оставалась сидеть привязанной к креслу или ножке кровати, замотанная в тряпки.
«Стала привязывать её с тех пор, как она, однажды, в наше с Алей отсутствие, съела из шкафа полкочана сырой капусты», — писала Цветаева в дневниковых записях.
По свидетельству художницы Магды Нахман, Ирине Эфрон пришлось испытать «холод, голод и побои». Девочка жила в антисанитарных условиях, потому что её мать не делала уборку в доме.
Марина Цветаева скрывала обстоятельства своей жизни от окружающих. Многие друзья поэтессы даже не подозревали, что у неё есть младшая дочь. В такой ситуации ждать прогресса в умственном развитии Ирины не приходилось – и это, по-видимому, ещё больше ожесточало Цветаеву. Пренебрежительное отношение к сестре переняла и Ариадна.
Доходило до того, что Марина Цветаева откровенно обделяла Иру едой в пользу старшей дочери.
«Ты выжила за счет Ирины», — признавалась она Але.
Подобное поведение встречалось среди русских крестьян начала XX века, которые иногда избавлялись от «лишних» младенцев, переставая их кормить.
Несмотря на тяготы жизни, Ирина была очень музыкальна. Девочка часто напевала «Маена, Маена моя!» («Марина, Марина моя!). Малышка радовалась матери, когда та гладила её по голове или сажала на колени (10 раз за всю жизнь Ирины).
Больше, чем сама Цветаева, её дочь жалели посторонние, например, та же Софья Голлидэй или молочница Дуня, угощавшая девочку сваренными вкрутую яйцами.
Смерть Ирины
Зима 1919-1920 годов в Москве выдалась особенно тяжёлой и голодной. В ноябре 1919 года Марина отдала дочерей – Ариадну и Ирину – в приют в Кунцеве. Но надежды поэтессы на американскую гуманитарную помощь, которой снабжался приют, не оправдались. Цветаева посетила Алю через месяц – и нашла её тяжело больной. Поэтесса забрала старшую дочь домой и сумела выходить её.
А вот Ирине не повезло. Возможно, девочка осталась бы жива, если бы Цветаева согласилась отдать её сёстрам Сергея Эфрона – они настаивали на том, что должны воспитывать племянницу вместо матери. Но Марина Цветаева отказалась от этого.
Когда поэтесса, наконец, добралась до Лиги Спасения Детей, то узнала, что её дочь умерла. Это случилось 2 или 3 февраля 1920 года. Ирина скончалась «от слабости», что фактически означало смерть от голода. В приюте к дочери Цветаевой отнеслись как к «дефективному ребёнку», который, по словам заведующей, «ест ужасно много». В последние дни жизни малышка Ирина постоянно просила «чаю». Никакого обещанного Цветаевой «риса и шоколада» её дочь не получала – рацион в приюте был крайне скудным.
«И я даже на похороны не поехала – у Али в этот день было 40,7 – и – сказать правду?! – я просто не могла», — писала Цветаева. Поэтесса сильно переживала о том, как сможет рассказать о смерти Ирины своему мужу.
В записных книжках Цветаевой, обнародованных в 2000 году, трагедия поэтессы предстаёт во всей противоречивости. После смерти Ирины Цветаева убеждала себя, что вовсе не хотела избавиться от дочери. Обращаясь к покойной, она писала, что если бы та была жива, то она кормила бы её «с утра до вечера».
«Ирина! Если есть небо, ты на небе, пойми и прости меня, бывшую тебе дурной матерью», — восклицала Цветаева.
Между тем, в бытовом плане она попыталась переложить ответственность за случившееся на сестёр мужа, обвинив их в «нечеловеческом отношении к детям». В итоге Цветаева почти что сама поверила в эту ложь. Сергей Эфрон долго не общался с сёстрами, но затем узнал правду. Виновниками трагедии Цветаева считала и большевиков.
«Мама никогда не могла забыть, что здесь дети умирают с голоду», — свидетельствовала Ариадна.
Родив в 1925 году в эмиграции сына Георгия (Мура), Марина Цветаева, казалось, вытеснила воспоминания о заморенной голодом Ирине. Но, вероятно, судьба младшей дочери, на которую «не хватило любви», осталась для поэтессы тяжелейшим внутренним упрёком, подтачивавшим её душевные силы вплоть до рокового дня 31 августа 1941 года в Елабуге.
Источник:
© Русская Семерка
