Даже на фоне общей жестокости периода большого террора фигура Николая Ежова, наркома внутренних дел, стала символом абсолютной беспощадности. Однако, за образом «железного наркома» скрывалась патологически обидчивая и мстительная личность. Яркой иллюстрацией подлого характера Ежова является трагическая судьба семьи, которая в свое время приютила будущего палача.
Покровительство и «дружба»
В середине 1920-х годов карьерный взлет Николая Ежова обеспечил Иван Михайлович Москвин — влиятельный партийный функционер, ведавший кадровыми вопросами. Москвин высоко ценил исполнительность и усердие Ежова, считая его идеальным сотрудником, не требующим контроля. Их рабочие отношения быстро переросли в неформальные: Ежов стал частым гостем в доме Москвиных.
«Хранительницей» домашнего очага семьи Москвиных была супруга Ивана Михайловича, Софья Бокий. По воспоминаниям писателя Льва Разгона, это была добросердечная и хлебосольная женщина. Ежов, в те годы — скромный, худощавый и молчаливый карьерист, вызывал у нее чувство, похожее на материнскую жалость.
«Воробышек»: забота, которая ранила
Софья Бокий с искренней заботой опекала Ежова, пыталась его накормить, ласково называя его «воробышком». Это прозвище, по всей видимости, было основано на внешнем виде: Ежов носил скромную, помятую одежду и производил впечатление хрупкого и незащищенного человека.
Однако за его внешней покорностью затаилась глубокая обида. Для человека с болезненно завышенным самомнением и растущей властью такая снисходительная, материнская опека воспринималась как унижение. Он молча «клевал» угощения за щедрым столом Москвиных, но, как показали дальнейшие события, ничего не забыл и не простил.
Расплата за гостеприимство
К 1937 году Ежов был на вершине карьеры, возглавив НКВД и запустив маховик «Большого террора». В этом же году был арестован его бывший покровитель, Иван Москвин. Стандартным приговором для многих в то время было «10 лет лагерей без права переписки» — что на деле означало расстрел. Москвин был казнен в том же году.
Но на этом месть Ежова не закончилась. На ордере об аресте Москвина он собственноручно начертал резолюцию: «И жену тоже». Софья Бокий была арестована. На допросах женщина под пытками «призналась» в невероятном — в попытке отравить Ежова по заданию английской разведки. За этим абсурдным обвинением последовал смертный приговор.
Психологический портрет тирана
Эта история раскрывает несколько ключевых аспектов эпохи Большого террора и роли в ней Ежова. Он демонстрировал не просто жестокость, а именно злопамятность, вынашивая обиды годами и уничтожая тех, кто когда-то оказывал ему помощь. Аресты и казни часто основывались не на доказанных преступлениях, а на личных мотивах. Ежов был буквально одержим идеей устранения даже потенциальных свидетелей его прошлого.
Дело Софьи Бокий — классический пример того, как под пытками фабриковались совершенно нереальные, фантастические обвинения, которые тем не менее становились основанием для смертного приговора.
