Расстрел Ежова: что сказал перед смертью самый страшный палач НКВД

До самой казни Николай Ежов надеялся на то, что Сталин его помилует. Даже последнее слово, которое было предоставлено Ежову в суде, было буквально пронизано надеждой на благоприятный исход. Тем не менее, «кровавый карлик» отверг все обвинения в свой адрес и выразил сожаление о том, что 14 тысяч «почищенных» им чекистов оказалось недостаточно. Кроме того, Ежов попросил передать кое-что Сталину.

Арест и нервный припадок

Как известно, Николай Ежов был арестован в 1939 году. Как утверждает Леонид Наумов, автор книги «Сталин и НКВД», произошло это при выходе из кабинета Георгия Маленкова. Незадолго до взятия под стражу Ежов добился аудиенции у Сталина. При беседе с вождем присутствовал и Маленков, которого «кровавый карлик» обвинил в попустительстве врагам и белогвардейщине. После того, как Ежов потребовал созыва Политбюро, Сталин отправил его в кабинет Маленкова. Следом за Ежовым в помещение вошел Лаврентий Берия. Говорят, при аресте Николая Ивановича хозяин рокового кабинета сказал: «Сын за отца не в ответе». Маленков имел в виду, что родственники Ежова не понесут никакой ответственности за его преступления.

Николай Ежов был отправлен в Сухановскую тюрьму, которая считалась тем самым местом, откуда редко кто выходил живым. Александр Колпакиди, автор издания «Щит и меч: руководители органов госбезопасности», пишет, что нарком был помещен в крохотную одиночную камеру, где были только табуретка да прикрученные к стене нары. Примечательно, что в этой же камере постоянно находился контролер, который был обязан следить за тем, чтобы заключенный не покончил с собой. Хотя Ежов добровольно уходить из жизни не собирался, нервный припадок с ним все-таки случился. После него нарком предпринял первую попытку спастись. Он написал записку Берии, в которой уверял, что по-прежнему предан партии и Сталину.

Обвинения и признание в мужеложстве

Впрочем, это не помогло. Да и Берия на записку не ответил. Вскоре Николаю Ежову был вынесен обвинительный приговор. Согласно заключению, отрывки из которого приведены в книге братьев Швальнеров «Край спелого боярышника. Нерассказанная история России, ХХ век», Ежов вместе со своим сообщниками Фриновским, Евдокимовым и Дагиным якобы готовил государственный переворот. Террористические акты должны были произойти на Красной площади во время ноябрьской демонстрации 1938 года. Кроме того, Ежов обвинялся в мужеложстве, к которому прибегал в «антисоветских и корыстных целях».

Примечательно, что наличие у себя упомянутой склонности признал даже сам подсудимый. Вот только историк Борис Соколов в своей книге «Булгаков. Мастер и демоны судьбы» предполагает, что Ежов сделал это в надежде на то, что его осудят по гомосексуальной статье, предусматривавшей не более 5 лет лишения свободы. Но из этого ничего не вышло. Последнюю надежду на спасение Ежову, по всей видимости, дал Лаврентий Берия. Именно он, как утверждает Леонид Млечин, автор книги «КГБ. Председатели органов безопасности. Рассекреченные судьбы», приезжал в тюрьму к наркому накануне суда. Впрочем, этот факт косвенно подтвердил и сам Ежов в своем последнем слове.

Последнее слово обвиняемого

3 февраля 1940 года Николай Ежов произнес свою последнюю речь в суде. Как указано в издании «Л. П. Берия. Сталин. Миссия НКВД» под редакцией О. Селина, первым делом Ежов передал собравшимся слова Берии, который якобы сказал бывшему коллеге: «Не думай, что тебя обязательно расстреляют. Если ты сознаешься и расскажешь все по-честному, тебе жизнь будет сохранена». После этого Ежов категорически отверг все обвинения в свой адрес и заявил, что если бы он хотел убить кого-либо из членов правительства, то сделал бы это без каких бы то ни было сообщников. Кроме того, Николай Ежов гордо объявил о том, что «почистил» 14 тысяч чекистов и посетовал на то, что «почистил их мало».

В конце Ежов высказал несколько просьб. Он просил не репрессировать его родственников, а в частности племянников, а также обеспечить достойную старость матери и воспитание дочери. Нарком потребовал и разобраться в деле Александра Журбенко, начальника Управления НКВД по Московской области, которого считал «преданным делу Ленина». Однако Журбенко расстреляли в том же году, что и Ежова. Напоследок обвиняемый попросил передать Сталину, что данный процесс является лишь «стечением обстоятельств», а, возможно, и происками врагов. «Передайте Сталину, что умирать я буду с его именем на устах» — произнес Ежов. Если верить известному разведчику Павлу Судоплатову, перед расстрелом нарком пел «Интернационал».