При Сталине приговоренных к расстрелу в Советском Союзе чаще всего казнили едва ли не на следующий день, поэтому ни о каких «последних «прости»» не могло быть и речи. Во времена Никиты Хрущева и Леонида Брежнева у смертников появилось больше вариантов прощания с жизнью.
Ритуализация процесса приведения смертного приговора в исполнение, равно как и соблюдение ряда условностей для обреченных на казнь, берет свое начало еще в Древней Руси, когда разнообразие способов убийства по приговору было широчайшим – от сожжения заживо до «простого» повешения. К примеру, согласно Уложению 1649 года, приговоренных к смерти заставляли в течение шести недель перед последним днем отмаливать свои грехи в специальных покаянных избах.
Государственные преступники – декабристы и дореволюционные «бомбисты» также имели возможность исповедаться, написать письма родным и повидаться с близкими. Перед казнью, кто желал, мог произнести короткую прощальную речь.
Если в царской России еще существовали некие условные проявления милосердия к смертникам типа последней исповеди и причащения, то в СССР, особенно в первой половине века, людей чаще всего расстреливали в кратчайшие сроки после вынесения приговора. Поэтому ни о каких «приготовлениях» осужденного к отходу в мир иной в данном случае речь никто не задумывался. Хотя случались и исключения, иногда смертникам продлевали жизнь, порой даже на несколько месяцев. В 1930-е годы, в самый разгар сталинского террора, у осужденного на смерть было ровно трое суток на подачу ходатайства о помиловании (правда, подавляющее большинство их не удовлетворялось). Такие прошения, в частности, подавали Григорий Зиновьев и Лев Каменев. Президиум ЦИК СССР рассмотрел их незамедлительно и оба отклонил – через день врагов народа расстреляли.
В некоторых регионах Советского Союза в соответствии с приказом Наркомата внутренних дел от 9.07.1935 г. смертников перед расстрелом в НКВД фотографировали, чтобы затем сличать снимки с трупом. По воспоминаниям бывшего узника камеры смертников Бутырки эсера В.Х. Бруновксого, в 1920-х годах ОГПУ месяцами «докручивал» приговоренных к расстрелу, собирая таким образом компромат на других людей. Подобная практика была повсеместной и заканчивалась одинаково – приведением смертных приговоров в отношении «докрученных» в исполнение. Бруновскому в прямом смысле посчастливилось: как враг народа он с 1923 года в течение трех лет сидел с расстрельным приговором по различным московским тюрьмам, но «стучать» отказывался. Он был буквально чудом вытащен из заключения представителями иностранных дипмиссий и потом бежал с семьей на Запад.
При Хрущеве и Брежневе у смертников появилось больше времени на написание просьб о помиловании и кассаций. Как вспоминал Халид Махмудович Юнусов, руководивший в свое время одним из азербайджанских учреждений пенитенциарной системы СССР и сам многократно приводивший смертные приговоры в исполнение (один из немногих согласившихся раскрыть себя СМИ в этом качестве), смертникам в день расстрела о том, куда их ведут, не говорили, но многие догадывались и часто умирали от разрыва сердца, не доходя до расстрельной камеры. Передачи таким осужденным не полагались, гулять их не выводили. Питались они из того же котла, что и все заключенные. Смертника, по словам Юнусова, по прибытии в тюрьму отводили на прием к начальнику пенитенциарного учреждения, и «хозяин» обязан был сообщить осужденному о его праве написать прошение о помиловании, которое потом направлялось в прокуратуру республики и далее по вышестоящим инстанциям. Пока обращение шло на самый верх и разбиралось в Москве, смертника не расстреливали.
Согласно спецприказу МВД СССР, смертников содержали в одиночках, родственники могли посещать их только в исключительных случаях и только по личному разрешению председателя Верховного Суда. Кто просил, тому обеспечивали возможность молиться. Но, как вспоминают сами тюремщики и прокуроры, надзиравшие за соблюдением законности при расстрелах, подобных желающих среди воспитанных в духе атеистической идеологии заключенных было мало. Пустячные просьбы типа последней сигареты перед смертью тоже выполнялись.
По инструкции нельзя было передавать родственникам ничего из личных вещей осужденного на расстрел, но если речь заходила, к примеру, о фотографии сына для матери, тюремщики могли правило и нарушить.
Что характерно, больных смертников в СССР не расстреливали. Их лечили до выздоровления, проводя регулярные медосмотры.
Источник:
© Русская Семерка
