«Дневников на войне я не вёл», - с этой фразы, как известно, Леонид Ильич Брежнев начал мемуарную книгу «Малая земля». Однако не только Брежнев, дослужившийся в Великую Отечественную войну до генерала, но и маршалы, например, Жуков и Рокоссовский, тоже оставившие воспоминания, не могли пользоваться дневниками. Вести дневники в Красной Армии фактически было запрещено всем, независимо от должности.
Запрет на дневники
Общевойскового приказа, устанавливавшего запрет на дневники, не существовало. Этот вопрос решался «на местах». Как вспоминают участники войны, замполиты и командиры объясняли личному составу нежелательность дневников. Главный аргумент сводился к тому, что ежедневные записи с ценными сведениями могут попасть в руки врага. Указания на перемещения частей, потери и другие подобные факты представляли для противника немалый интерес.
Предполагается, что негласное постановление по этому поводу принадлежало лично Сталину. Как считает историк Юрий Жуков, запрет появился в самом начале войны, во время катастрофического отступления Красной Армии. Главнокомандующий опасался, что в дневниках генералы могут случайно выдать военные тайны. Поскольку немалое количество представителей высшего командного состава попало в плен к немцам, эти страхи были не беспочвенны.
Другая возможная причина запрета – желание скрыть от всего мира плачевное положение русских на начальном этапе войны.
Нацисты сумели извлечь выгоду, например, из оказавшегося в их распоряжении дневника майора НКВД Ивана Шабалина, погибшего осенью 1941 года. В Вермахте сочли, что документ прекрасно показывает «напряжение» в советских войсках, поэтому дневник Шабалина был переведён на немецкий и использован пропагандистами Рейха.
Наказания
Тем рядовым и офицерам, которые всё же вели военные дневники, было сложно уберечь их от чужих глаз, особенно во время сна. Надёжных тайников не существовало, тетради приходилось прятать в сапогах или за пазухой. Кроме того, делать ежедневные заметки непосредственно на передовой, во время боёв, умели немногие, хотя экстремальная обстановка располагала к откровенности на бумаге.
В книге о лётчицах Великой Отечественной войны исследователь Любовь Виноградова рассказывает, как сослуживцы, прочитав чужие дневники, «сдавали» их авторов в политотдел. Зачастую в документах содержались резкие оценки в отношении командования. Упоминается случай, когда за ведение дневника поплатилась начальник штаба лётного полка – «случайно» обнаруженные страницы с её критическими записями были переданы парторгом «куда следует». По видимому, «наказание» за подобные провинности было индивидуальным.
Проблемы могли возникнуть не только из-за бдительности «органов», но и из-за злых языков. Любая резкая фраза, ставшая достоянием посторонних, становилась поводом для насмешек и сплетен.
Кандидат исторических наук Ирина Тяжидинова пишет, что в архивах сохранилось в лучшем случае несколько десятков солдатских дневников времён Великой Отечественной войны, а тех которые велись с 1941 по 1945 годы – единицы.
Что касается высшего командного состава Красной Армии, то на сегодняшний день известны издания «дневников» маршала Андрея Еременко. Однако, по словам историков, сделанные на фронте заметки военачальника были очень лаконичны и не содержали чего-то большего, чем краткая фиксация встреч и поездок.
В других армиях
Среди солдат и офицеров Вермахта запрета на дневники поначалу не было. Гитлеровское руководство лояльно относилось к ведению личных записей, очевидно полагая, что материалы о завоевании России будут бесценны для потомков. На деле дневники простых солдат стали свидетельством просчётов нацистской верхушки и постепенно нарастающего в войсках пессимизма. Поэтому с 1942 года, когда стало ясно, что блицкриг провалился, на дневники в немецкой армии распространилась цензура.
В армии США запрета на ведение дневников не было. Известны, например, записи и даже детально проработанные рисунки американца Виктора Ланди, воевавшего в Западной Европе в 1944 году.