Перед нападением на Советский Союз в германских военных кругах господствовала недооценка как материальных возможностей Красной армии, так и боевых качеств советского солдата и офицера. Это в значительной степени и привело к тому, что возражения решению Гитлера воевать с СССР высказывались только дипломатами (министр иностранных дел Риббентроп, посол в Москве Шуленбург) и финансистами (президент Рейхсбанка Ялмар Шахт), но никогда – военными.
Роковая недооценка
Генералы вермахта в целом разделяли ту точку зрения на войну против СССР, которую высказал Гитлер во время импровизированного совещания с ними при посещении им Парижа 30 июня 1940 года: «По сравнению с только что завершившейся кампанией новая будет всего лишь игрой на ящике с песком». Об этой фразе свидетельствует Гудериан. Имелся в виду традиционный способ постановки задач подразделениям, когда командир рисует офицерским стеком на ящике с песком «план битвы». По выражению английского историка Алана Тейлора, фюрер считал, что война против СССР будет не первой большой войной, в которой от Германии потребуется напряжение всех сил, а последней малой войной.
Бывший генерал вермахта Типпельскирх писал о том, что накануне 22 июня 1941 года немецкие военные полагали единственной сильной стороной Красной армии «выносливость и непритязательность русского солдата». Однако, считали они, «русские войска не смогут отразить внезапных ударов армии, оснащённой современной техникой и превосходящей их по качеству командного состава».
Уже в первые месяцы вторжения в СССР вермахту пришлось столкнуться с целым рядом неприятных сюрпризов. После 1945 года немецкие военные сильно переосмыслили свои традиционные представления о превосходстве над русскими.
Превосходство русских в обороне
Немецкому генералу Фридриху фон Меллентину («Танковые сражения», 1956) представлялось, что «солдат русской армии – непревзойдённый мастер маскировки и самоокапывания, а также полевой фортификации. Он зарывается в землю с невероятной быстротой и так умело приспосабливается к местности, что его почти невозможно обнаружить… Часто даже долгое и внимательное наблюдение оказывается безрезультатным».
Эту характеристику подтверждал бывший офицер вермахта Эйке Миддельдорф («Русская кампания: тактика и вооружение», 1956): «Оборонительные позиции [Красной армии. – Прим. Я. Б.] выбирались и оборудовались для ведения противотанковой обороны и отлично маскировались».
Советские войска грамотно строили противотанковую оборону. Меллентин отмечал: «Русская пехота имеет хорошее вооружение, особенно много противотанковых средств: иногда думаешь, что каждый пехотинец имеет противотанковое ружьё или противотанковую пушку. Русские очень умело располагают эти средства, и, кажется, нет такого места, где бы их не было». «Русские заметили, что у немцев танки часто отрывались от следующей за ними пехоты. Используя эту величайшую ошибку немцев, они построили свою тактику “отсечения танков от пехоты”», – писал Миддельдорф.
Немецкая противотанковая оборона, по мнению Миддельдорфа, никогда не могла сравниться с русской, прежде всего из-за отставания в производстве технических средств. «Противотанковая оборона, без сомнения, является самой печальной главой в истории немецкой пехоты… Видимо, так и останется до конца неизвестным, почему в течение трёх с половиной лет с момента появления танка Т-34 в августе 1941 года до апреля 1945 года не было создано приемлемого противотанкового средства пехоты».
Русские танковые атаки умело поддерживались пехотой, в то время как немцы, по оценке Миддельдорфа, не имели такой возможности из-за недостатка бронетранспортёров. В такой логике остаётся, правда, непонятным, почему полное отсутствие бронетранспортёров не препятствовало успеху русских танковых атак.
Превосходство русских
в экстремальных условиях
«Русские, хорошо знавшие свою местность, лучше ориентировались и бесшумнее, чем немцы, передвигались на поле боя. Благодаря этому им удавалось добиться местной внезапности, – писал Миддельдорф. – Русский солдат – мастер боя в лесу. Он передвигается по самым непроходимым зарослям с инстинктом и уверенностью животного. Немецкий солдат, выросший в западных культурных лесах, должен был сначала приспособиться к новым условиям боя. Поэтому он уступал русскому солдату в мастерстве ведения боевых действий в лесистой местности… Русские часто использовали способ “просачивания”, который был особенно неприятен для обороняющегося».
Меллентин выражался категоричнее: «Полевая кухня, почти святыня в глазах других армий, для русских является всего лишь приятной неожиданностью, и они могут неделями обходиться без неё… Близость к природе объясняет способность русского стать как бы частью земли, буквально раствориться в ней». Он подтверждал характеристику, данную Миддельдорфом, что «русские – подлинные мастера просачивания».
Интеллектуальное превосходство русских
Меллентин предупреждал стратегов НАТО, что в войне с русскими надо быть готовым «к любым неожиданностям»: «Невозможно предугадать, как русские будут реагировать на окружение, внезапный удар, военную хитрость. Во многих случаях русские полагаются на свой врождённый инстинкт лучше, чем на существующие тактические принципы. И следует признать, что инстинкт часто приносит им больше пользы, чем могла бы дать подготовка во многих академиях. На первый взгляд их действия могут показаться непонятными, но часто они полностью себя оправдывают».
Но ведь никакой учебник тактики не предусмотрит всех случаев, которые могут возникнуть в ходе военных действий. А экстремальные условия (плохая погода, перебои с материальным снабжением и т. д.) на войне скорее правило, тогда как исключением являются именно благоприятные условия. Следовательно, умение русского командования и русских бойцов во Вторую мировую быстрее приспособиться к таким условиям, действовать не по шаблону, а по интуиции и смекалке, демонстрировало общее интеллектуальное превосходство русского солдата над немецким.
Но это качество битые гитлеровские вояки не могли признать за русскими. Отмечая действительное превосходство Красной армии над вермахтом в неблагоприятных условиях, они приписывали это культурной и даже умственной недоразвитости русских и высокому культурному уровню немцев, который им не пришло в голову назвать изнеженностью цивилизацией.
«Русский солдат… не мыслит самостоятельно и не контролирует своих действий, а поступает в зависимости от своего настроения, совершенно непонятного жителю Запада. Его индивидуальность непрочна,… иное дело терпеливость и выносливость… Благодаря природной силе этих качеств русские стоят во многих отношениях выше более сознательного солдата Запада» – так витиевато Меллентин попытался сформулировать парадокс превосходства русского бойца над немецким, только чтобы не признавать лежавший на поверхности факт его природного умственного превосходства.